— Дядька, а ты у них самый главный?
— Ну вроде того.
— И Гоцмана знаешь?
— Я Гоцман.
— Тю, Мишка Карась.
— Гоцман.
— А тебя правда пуля не берет?
— Так я быстро бегаю, не поспевает.
(Мишка Карась)
Фима, закрой рот с той стороны. (Давид Гоцман)
Ну, не тяни кота за все подробности. (Давид Гоцман)
Не расчесывайте мне нервы! Их еще есть где испортить! (Давид Гоцман)
Завтра сядешь в моём кабинете и будешь учить уголовно-процессуальный кодекс от заглавной буквы «У» до тиража и типографии. (Давид Гоцман)
— Вот. Вам цветы.
— Зачем?
— От меня Вам.
— Спасибо, не надо.
— Почему?
— В очереди за хлебом не стоят с цветами.
— А я могу Вам без очереди взять.
— Давид Маркович это глупо, я же Вам все сказала, а Вы настаиваете, зачем?
— Вот что Нора, вот Вам букет, и хотите метите им улицу. Вечером жду Вас перед оперным театром. Будем оперу слушать. Всё!
(Нора и Давид Гоцман)
— Дава?
— Здравствуйте тётя Ада.
— Что Гута Израилевна?
— Умерла, еще до войны.
— До войны, а я собралась к ней ехать.
— Та уже не спешите ехать.
(Давид Гоцман)
— Дава, я извиняюсь, но ты-таки босяк, некому задницу надрать.
— Пять пистолетов — это не пачка папирос, они-таки стреляют.
— Ну ты же не окно в женской бане, зачем в тебе дырка?
(Фима Полужид)
Доктор прописал мне спокойствие для сердца, и я буду спокоен. Значит или ты мне сейчас скажешь, что случилось, или я гэпну тебя в морду со всей моей любовью. (Давид Гоцман)
Тише несите, тише кому сказала. Своими глазами вы его и поцарапаете. (мадам Шмуклис)
Что деньги Саня? Деньги — мусор, тебе вышак маячит. (Давид Гоцман)
— (Эмик), что Вы потеряли в том ресторане, Вы мне скажите.
— Вы не видели красивой жизни, мама!
— А что, разве нельзя покушать со вкусом дома? Я же с утра уже все приготовила: и гефилте-фиш, и форшмак, и синенькие...
— Ой, Вы, мама, не смешите меня!
— Ой вэй, как будто у него нет дома, у этого ребенка. Эта Циля откуда взялась на мою голову, гембель, ведет себя, как румынская проститутка. Какое счастье, что твой папа не дожил до этого дня, когда он видел, чтоб ребенок пошел в ресторан от мамы. Мама готовит целый день...
(Эмик и мадам Шмуклис)
— А где у нас случилось?
— Пара незаметных пустяков. Вам что-то захотелось, (мадам Шмуклис)?
— Немножечко щепотку соли. (Эмик), такое счастье, надыбал глоссика.
— Скажите пожалуйста, два больших расстройства, надыбал глоссика?
— Таки да.
— Целого? Или одни плавнички?
— Виляет хвостом як скаженный.
— Так надо ж жарить. При такой густой жаре глоссик долго не выдержит.
— Так я за что?! Эммик ухнул пачку соли в помойное ведро.
— Так шо, если помои посолить, они будут лучше пахнуть?
— Ой, ну я вас умоляю, Фима, ви же знаете за Эммика, он если не сломает, так уронит.
(Фима Полужид и мадам Шмуклис)
Родя, скажу тебе как родному. Я нет не додумываю — может, я не правильно жил? Брать же деньги у богатых и давать их бедным, а таким как ты давать по морде. Чтобы в мире была красота и гармония. (Фима Полужид)
Я вас, дядя Ешта, конечно, уважаю, только тьфу вам под ноги за ваше каменное сердце! (тётя Песя)
Вы только не смотрите на себя в зеркало – ослепнете. (мадам Шмуклис)
А что, если помои посолить, они будут лучше пахнуть? (Фима Полужид)
— Погоди, ты что, отказываешься выходить за меня?
— Нет.
— Тогда шо кобенишься? Грубо сказал?
— А я и не кобенюсь.
— Тогда пошли!
(Нора и Давид Гоцман)
Ты не гони мне Сеня, не гони. Здесь Уголовный розыск а не баня. Нема ни голых ни дурных. (Фима Полужид)
Ты заганяешь маму в самый гроб сына и даже глубже. (мадам Шмуклис)
— Сеня, друг. Не дай бог, конечно, что ты мне истерику мастеришь? Ты посмотри вокруг и трезво содрогнись. Ты уже себе наговорил на вышку, теперь тяни на пролетарское снисхождение суда, мудрое, но не сговорчивое. (Фима Полужид)
Режь! Делай маму сиротой. Не ищи ножики, я их убрала! (тётя Песя)
— Так он с детства такие номера откалывал.
— На Пересипи как-то раз, три некрасивых пацана привстали на дороге как шлагбаум. Повытягали из карманов перья, кастеты и самые такие смелые стоят, с понтом на мордах сделать нам нехорошо.
— Так Дава ниразу не подумав, пожал им сходу в целюсть. Они от такого здрасте, побросали свой металолом, схватили ноги в руки и до хаты, набрать еще пять-шесть солистов для ансамбля.
(Фима Полужид)
— У вас бывают плохие предчувствия?
— Да, в нашем деле это называется «интуиция»
— А у нас в Одессе это называется «задница»
(Давид Гоцман)
— Вбейте себе в мозг — беспределу ша. Погромы прекратить. Ночью должно быть тихо, что ночью в бане. Все вежливые до поносу. Кто-то не понял – два шага в сторону, чтоб не забрызгать остальных. (Давид Гоцман)
Дава, стой. Слушай, мы четыре года не замечали твой день рождения. Ты не хотел, я уважаю. А пятый я уже не хочу. (Фима Полужид)